In unserem zweiten Workshop wollen wir den russischen Formalismus von den Avantgarden trennen. Zu diesem Zweck konzentrieren wir uns auf das Schicksal der formalistischen Theorie in den stalinistischen 1930er Jahren, die als Identifikation von Formalismus und avantgardistischer Kunst totalen Charakter annimmt. Unser historisches Gedächtnis lässt uns unmittelbar an die berüchtigte Kampagne gegen den Formalismus denken, von der verschiedene Künste heimgesucht wurden – Literatur, Musik und Architektur, um nur einige zu nennen. Zugleich ist bemerkenswert, dass die Formalisten selbst in diesen Kampagnen, deren Ziel die Installation einer bestimmten Ästhetik in der sowjetischen Kunst war, kaum Erwähnung fanden.
Das historische Ziel unseres Workshops ist ein tiefergehender Blick auf die postavantgardistische Arbeit der Formalisten in den 1930er Jahren, beispielsweise auf die fast vergessene Theorie der Literaturgeschichte und die Texttheorie, an der sie seit Ende der 1920er Jahre in ihrer Editionspraxis arbeiteten. Das methodologische Ziel unseres Workshops ist eine Spezifizierung (und Erweiterung) des zeitlichen Horizonts von Theorie-arbeit.
Wir wollen die immer gegenwärtigen Hindernisse für Theorie – seien sie politischer oder institutioneller Natur – und die immer noch vielversprechende Flucht in den Elfenbeinturm abstrakten Denkens beleuchten, die der Theorie gleichwohl ihrer Wirksamkeit in der Gegenwart beraubt. Wir wollen fragen, welche Rolle die Hypothese einer Zukunft von Theorie für die Formalisten gespielt hat, um ihre Theorie-Arbeit in den 1930er Jahren fortzusetzen.
In our second workshop we would like to differentiate between formalist theory on the one hand and the artists of the Russian avant-garde on the other. To this end we chose to focus on the fate of formalist theory during the Stalinist 1930s when it became nearly impossible to draw the line between Formalism and avant-garde art. Against Formalism immediately springs to mind—the infamous campaign that invaded many of the arts including literature, music and architecture, to name but a few. It is also remarkable that the formalists themselves were barely mentioned in these campaigns, which attempted to direct Soviet art toward a specific aesthetics.
One objective of our workshop is to enhance our historical knowledge concerning the post-avant-garde work of the formalists in the 1930s, for instance, by taking a closer look at the theory of literary history and the almost-forgotten theory of text, both of which they used in their editorial work beginning in the late 1920s.
Another objective is to expand our methodological work specifying particularising the temporal nature of theories in general. We would like to take a closer look at the ever-present obstacles to theory—both political and institutional—and at the siren song of flight into the ivory tower of abstract thought, which deprives theory of its potential in the present. What role did the hypothesis of a possible future for theory play for the Formalists in continuing their theoretical adventure?
На нашем втором семинаре мы сосредоточимся на рискованной попытке отстранить Формализм от Авангарда, разорвать их привычную тавтологию, если не тождество. Для этого мы решили сконцентрироваться на судьбе формализма в 1930-е годы, когда негативная идентификация формализма с авангардом стала почти тотальной. Память непременно указывает на известные антиформалистские кампании, которые проводились тогда в сферах литературы, музыки или архитектуры. Стоит заметить, что сами формалисты редко упоминались в этих попытках направить советское искусство на новые «реалистические» пути развития. Историческая цель нашего семинара состоит в углубленном рассмотрении поставангардного формализма, – например теории литературной истории и почти забытой теории текста, которая складывалась у некоторых формалистов и их единомышленников с конца 1920-х годов.
Методологической целью нашего семинара является, как и прежде, спецификация временного пространства теоретической работы. Мы хотим прояснить для себя и слушателей постоянно присутствующие в развитии формализма препятствия политического или институционального характера.
Изоляция теории в «башне из слоновой кости» до сих пор представляется многообещающим выходом из этих затруднений, хотя известным образом лишает ее своего потенциала в современности. Какую роль для продолжения своего теоретического пути играли у самих формалистов гипотезы будущего развития формального метода (в самых разных его вариациях и интерпретациях)?